тратата. Топа лег спать возле батареи. родители на диване. я за компом, по телеку - Элтон Джон за роялем :3 забавный новый год. и президента на час позже показали))
обнаружить1. Обо мне: Нет Предназначения... Оно не существует. Единственное, что предназначено всем, — это смерть. Не шибко оптимистично)
2. О жизни: — Зараза к заразе не липнет. — Ты хоть сам понял что сказал? xDDD
3. О будущем: Хорошие вещи случаются, если ты хороший человек с хорошими намерениями. Я пушистый, я пушистый, я пушистый, не колючий, нет-нет...
4. О врагах: Я не минздрав — предупреждать не буду! Ага :3
5. О друзьях: Платина и бриллиант нагреваются с разной скоростью. Платина прекрасно проводит тепло. Бриллианту требуется больше времени. Он ввел в меня языком оправленный в платину бриллиант и согревал его там. А когда бриллиант согрелся, он достал его языком и, скользя губами по моему телу, добрался до лица. Кольцо вплыло из его губ в мои. Он поцеловал меня, уткнулся губами в ухо и шепотом попросил стать его женой... Мать моя, что за изврат Оо
6. О работе: — Вы же не верите в совпадения! — Мы с ней помирились... были крепкие объятия, сопли... xDD хорошо буду работать)
7. О сегодняшнем дне: Мне хочется, чтобы мои фильмы выходили на экраны, а не самому выходить в свет. Я думаю, не следует слишком интересоваться судьбой своих картин. Это похоже на школьную жизнь ваших детей. Вы должны позволить им решать за себя, не извиняться за них, совать десять баксов, поддерживать при случае, и говорить, чтобы не дружили с вон той девчонкой. Потом отправлять их из дому и заниматься своими делами. Не понял ниче.
8. О завтрашнем дне: — Дальше, Мисочкин, вы делаете проникновенное лицо и говорите: «Не дадим распродать-разворовать Россию-матушку!» Начали! — Не дадим распродать-разворо... Так ее и так уже всю на хрен распродали! — Мисочкин, не увлекайтесь! Пичааалька
9. О моем характере: Мы пролетаем из одного мира в другой, почти такой же, тут же забывая, откуда мы пришли, и не беспокоясь о том, куда идем. Мы просто живем текущим мгновением. Я читал эту книжкууу!! х3 Ну да, очень про меня))
10. О моих достоинствах: С волосами нужно что-то делать, тебе ведь еще замуж выходить.. Я ж постригся в пятницу ОО
11. О недостатках: Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут. Ооо даааа х3
12. Кредо: ... ей легче придумать дружбу с кем-то, кого нет, чем налаживать отношения с окружающими. Я смотрел этот фииииильм!! х3 Правда =="
13. Об отношениях: Там, где нельзя больше любить, там нужно пройти мимо. *чешет в затылке*
14. О любви: Общение с девушками доставляет удовольствие лишь в тех случаях, когда достигается через преодоление препятствий... *обвел подруг многозначительным взглядом*
Хочу делать одно, а делаю другое. Хочу выбрать роутер и подбить папу на сетку, а вместо этого решаю задачки по инженерке. Хочу нарисовать что-нибудь, а вместо этого делаю социологию. Хочу играть в комп, а вместо этого делаю английский. Зачетная неделя начнется 20. Геморрой начался уже сегодня.
Такая маленькая зарисовочка. Внимательные и знакомые с моей реальностью найдут линии проекционной связи с жизнью :3
НомерКак все это началось? С робкого признания. Знаешь, ты такой.. особенный. Мне хорошо с тобой. Давай будем вместе? И с такого же робкого ответа. Ты ведь понимаешь, как мы далеко и как мало знаем друг друга... Но ты тоже милый. А что потом? А потом - канитель, счастье и веселые мечты. Я мечтал? Да, мечтал. Я даже собирался ехать к тебе, чтобы быть рядом. Или позвать тебя к себе, ведь я задыхаюсь в твоем городе... А что потом? Укол разочарования и понимания. Снова слишком много намечтал... Представляешь, он ушел! Предпочел мне какую-то девчонку! Ты любил его? Не меня? Ну что ж... Сейчас, когда он тебя бросил, рядом останусь я. Не злись на него. Он дурак, раз бросил тебя. Ведь ты особенный... Крохотные ошибки, которые я не замечаю. Он не дурак. Он - особенный! Люби. Когда-нибудь я займу его место. Дальше? Вновь счастливое время. Ты рядом, ты думаешь обо мне! Можно говорить - Мы. Ты приехал в гости, и это лучший праздник. Ты уезжаешь, и это величайшее горе. Ты приедешь еще? Надеяться изо всех сил. Я постараюсь. Я очень хочу приехать снова. Сладкие грезы о новом возвращении. Ты научишь меня целоваться, когда приедешь снова? Пронзительное молчание. Не ошибайся, глупый. Бросок с небес на землю и болезненный удар. Так сложно найти снова общий язык. Так сложно вернуть все на место... ..Ха-ха, хорошо сказано, ты прелесть! Мои крохотные непроизвольные ошибки приводят тебя в бешенство. Не будь таким ребенком! Я ненавижу, когда ты так говоришь. Болезненные воспоминания и колкие слова. Постепенно и это проходит. Мне снова достаточно лишь быть твоим другом. Как твоя рука? Получше? Я беспокоюсь просто потому, что ты не придаешь значения своим болячкам. Цыц, я с ним разговариваю! Он все еще важнее. Иногда ты не замечаешь, что ты так же жесток, как он. Он ушел. Уехал и забыл тебя. Ты ему не нужен. И ты это знаешь. Упс. Молчу, извини. Я знаю свое место. У меня есть табличка на столе: №2. Сволочь. Бросил меня. Я согласен, сволочь. Они уезжают учиться и забывают их. Иногда им даже и уезжать не надо. Это нормально. Я действительно понимаю тебя. Но одно дело - потерять друга. Другое - любимого человека. Без тебя я умру. Не уходи. Я тебе нужен? Я знаю, что это всего лишь новый этап сладкого самообмана. Я тебя не брошу. Я всегда с тобой.
Да, я в команде КВН от нашей специальности. Да, наша команда третий год подряд взяла кубок факультета :3 Да, я единственный девочка в команде на момент выступления х3 Да, я причастен! Пусть и совсем немножко. Да, я счастлив, и хотя мало моих идей пошло в ход, я старался :3
Чтобы я еще раз сел в группу поддержки с экологами? Да никогда. Я оглох на одно ухо и сорвал голос) И почему мы с этими шумными экологами на одном факультете? х3
Да, у меня вдохновилово. Как всегда, в ответственные моменты. Вместо того, чтобы вкалывать на аттестации и готовиться к зачетам, которые не за горами, я сижу и строчу.
about:персонаж не существует, эмоции из конкретной ситуации, сигареты для выразительности.
Мне надоел хэппи эндВетер. Холодный, яростный, слишком сильный. Гудит в оконных рамах на кухне. Вскрывает душу воем и колючим снегом. Открыто окно. Город - как на ладони. На голове - чертов веник, губы синеют, трескается от холода кожа на тыльной стороне ладони. Ночные огоньки. Пульсирующая артерия трассы, неоновая реклама, фонари, окна. От злости сводит скулы. И когда ветер стихает, она хватается за сигареты. Дрожат руки, щелкает зажигалка. Сквозь зубы - ругательство, такое яростное и грязное, таким охрипшим и злым голосом, что просто не может принадлежать этой хрупкой и красивой девушке. Нервно курит. Судорожные затяжки. Дым выходит прерывистым смехом. Слезы. Злость. Бычок сплющивается об оконную раму и вылетает в окно. Рука тянется за следующей сигаретой. - Ненавижу.. Тварь.. Бесчувственный.. Тупой.. Вечно мне.. Врет.. Изменяет.. Водит этого.. Своего.. Чертов.. Козел.. Последнее слово выплюнула с такой болью, что задрожали губы, плечи, затряслась вся фигурка в окне. Ломается в пальцах сигарета. Снова поднимается ветер, бросая в лицо пригоршню колючего снега. Она уже сидит на полу, уткнувшись в стену лбом. Злость утихает, утихает обида. Все эмоции выливаются беззвучными слезами. Пустеет нутро, пустеют глаза. Растоптана Забыта. Выброшена. Оставлена. К черту телефон, дурацкая трубка... Автоответчик. Счастливый воркующий голос, уверенность в близком счастье. - Лорачка, доченька, я прилетаю завтра в семь тридцать, в аэропорту меня встретит Пьер, но остановлюсь я у тебя, жди меня около девяти, целую, мама! Медленно на лицо натягивается улыбка. На каркас из боли и злости - радость и умиротворение. Закрывается окно, медленно, осторожно. Сигареты и зажигалка - в мусор. Грязная одежда - в стиральную машину. Дурная улыбка на губах, хриплая веселая песенка. Реальность выжжена и выброшена. Надвигается удушающая волна счастливой нереальности.
Не кричи на меня. Не играй словами. Не жди ответа. Отвечать не буду. Не брызгай слюной. Не пытайся ударить. Мне не будет больно. Не отправлюсь к маме. Не хлопну дверью. Не стану плакать. Не вскрою вены. Не закроюсь в ванной. В глаза не гляну. Слов не услышу. Не пытайся понять. Я уже не вижу. Не прыгну в небо. Не глотну таблеток. В петлю не сунусь. В ответ не крикну. Не хочу смириться. Не хочу разрыва. Для меня нет неба. Приговор подписан.
КусочкиКусочки. Цвет. Мы редко встречаемся вне занятий. Но сегодня я просто пошел за ним. Мне надоело серое покрывало. Теперь, когда я сумел разглядеть его внутри, я хочу смотреть на это без помех. Мне надоела тьма. Я хочу видеть его глаза без ее черных следов. На эскалаторе беру его за руку. Не так, как это бывает обычно, робко и осторожно, не уступая ни крупицы цвета. Беру крепко, уверенно. Сжимаю холодные пальцы. Он коротко выдыхает, закрывает глаза, опускает голову. Страх? Нет. Доверие. Пылинки осыпаются, и я чувствую теплую кожу и тонкое кольцо на среднем пальце. Шаг со ступеньки мы делаем вместе. В вагоне я прижимаю его к поручню, защищая от толпы. Не отпускаю цвет, но впитываю тьму. Моя воля сильнее, ведь речь идет о нем. Он утыкается лбом в мое плечо, а я с интересом наблюдаю, как его волосы золотятся. Его ладонь все еще в моей руке, а спина по-прежнему серая. Все еще мало. Я заставляю его бежать. Мне не терпится. Перепрыгиваем через ступеньки в подъезде, он едва попадает ключом в замок и дышит. Часто дышит. Я наслаждаюсь его звуками, наслаждаюсь золотом волос, цветом кожи, дрожащими ресницами на щеках. Даже если сейчас у него дома кто-то есть - тьма уйдет, уйдет сейчас. Но нет, пусто, тихо. Он поднимает лицо, нерешительно дотрагивается до замка куртки. Под одеждой его кожа все еще пыльная, тьма цепляется за него изо всех сил. Сколько он ее кормил? Год? Два? Пять? В его взгляде, все еще темном, паника. В отличие от меня, он не совсем уверен. - Том. На выдохе, будто призыв к действию. Я вижу, как шевельнулась тьма в его глазах, как она стремительно выпустила пыльные нити, все еще стараясь захватить и удержать свою жертву. Рычу от злости: он мой! Если не хочет уходить по-хорошему, то будет загнана в угол, впитана, уничтожена! Когда он оказался так близко? Я не заметил. Срываю с него одежду - отделяясь от тела, она уносит с собой песок и пыль, и тьма вновь и вновь слабеет. Дотрагиваюсь до его кожи - он сам подставляется под мои пальцы, перенимает цвет, отчаянно цепляется за каждую каплю тепла. Пальцев не хватает - губы, щеки, ладони. Он тихо стонет, откидывая голову, и я уже не помню себя. Позже - он лежит у меня на груди, мелко вздрагивает. Такой потрясающе реальный, больше не ускользает от взгляда и беззастенчиво позволяет рассматривать себя. Так осторожно ведет линию от плеча к моему подбородку, поднимает глаза. Черноты в них нет, синева растворилась в моем цвете и превратилась в жидкое небо. Его улыбка. И мои пальцы в его волосах.
КусочкиКусочки. Имя. - Йель. Четыре буквы по воздуху плывут ко мне, слегка вибрируя и старательно не отпуская самих себя, чтобы не растечься в пространстве. Он смотрит в сторону, но это слово предназначено мне. Это его имя? Он знает, что у меня не получается запомнить. Теперь получится. Его имя - звонкое, сонорное, когда он сам - глухой, почти шипящий. И тихо повторяю его вслух и слышу короткий выдох, вижу короткий лучик из-под пыльной маски. Он по-прежнему не смотрит на меня, но это успокаивает. Он не боится и его уже не так трясет, как несколько дней назад. Мы отогнали тьму глубоко. Она все еще не отпускает его из своих пыльных сетей, но ему легче дышать и двигаться. Теперь, когда я научился находить его под серыми тенями, я знаю: он изящен и грациозен. Он красив. Осталось немного, и его оковы спадут. Что будет дальше? Об этом я не думал и не думаю. Почему я заметил его и почему его не видит никто другой? Только ли из-за того, что именно мой цвет заставляет осыпаться серый песок вокруг него? Я - тот, кто может избавить его от тьмы внутри? Тогда почему я, а не он заметил это первым? Он мое имя не произносит. Он рисует его пальцами в воздухе, выдыхает на холодное стекло в троллейбусе, показывает неопределенным взмахом руки. Он стал чаще смотреть мне в глаза, хотя я не могу их видеть. Долгий взгляд и короткий росчерк в воздухе: "Том". Он давно заметил, как внутри меня все натягивается и звенит, как струна, когда он делает это. Ему нравится наблюдать за моей реакцией. Ему нравится смотреть, как я медленно закрываю глаза, как стараюсь унять бурю внутри, вызванную этим коротким набором букв. Всего две недели назад я не мог признаться себе, что между нами происходит. Всего месяц назад я хотел поиграть с тьмой внутри него. Всего два месяца назад он показал мне свою первую эмоцию. Всего три месяца назад я заметил его и заинтересовался, что это за существо. - Йель. Произношу громче, когда настает перерыв. Он роняет тетрадь, а я улыбаюсь.
КусочкиКусочки. Песок. Его тьма просыпается. Я ни разу не дотрагивался до его кожи, но знаю: она стала холоднее. Я видел его глаза всего дважды, но уверен, что в них не осталось ни капли синевы. Тьма рвется наружу. Будто паразит, она высасывает из него соки, и когда в нем осталось совсем немного, она выбирает новую жертву. Его вчерашняя вспышка ревности накормила ее до отказа, и сегодня он движется совсем медленно, будто передвигается глубоко под водой в железном скафандре. Ему хуже с каждой минутой, я вижу, как дрожит его силуэт, и мне страшно и тошно от собственного бессилия. Я боюсь дышать: каждая новая крупица моего цвета может накормить тьму. Что будет, когда она утолит свой голод? Выйдет из него и оставит в покое? А вдруг он исчезнет вместе с ней? "Что мне сделать?" Пишу на листке и пододвигаю ему. Голос тоже может стать пищей. Долгие секунды он смотрит на листок, затем медленно протягивает руку, чтобы написать ответ. Дотрагивается. И вдруг, будто ударившись током, отдергивает пальцы и смотрит на меня. Я чувствую.. не страх, но удивление. Судорожно жду, что он сделает дальше. Подносит пальцы к листку, замирает на секунду. Аккуратно дотрагивается. Похоже на то, как песок стекает тонкой струйкой. Это не паутинки цвета, стремящиеся захватить его пальцы. Его серая пыль, стремительно ссыпающаяся на бумагу. Пальцы розовеют, медленно, от кончиков, появляются аккуратные ноготки, маленький шрамик на средней фаланге указательного пальца, как от ожога, серебряное тонкое колечко на среднем пальце. Я завороженно смотрю, как медленно его кисть перестает быть бесцветной и пыльной. Я чувствую, как боится тьма внутри него, как она слабеет с каждой осыпающейся пылинкой. Но энергия листка подходит к концу, и на запястье пыль перестает осыпаться. Секундная передышка, и тьма вновь атакует, покрывая все своим пыльным покрывалом. Но я уже знаю, что делать. Его тьма способна поглотить мой цвет. Мой цвет способен поглотить его тьму.
КусочкиКусочки. Звуки. Он всегда приходит позже меня. Выбирает парту, садится ближе к окну. Я перебираюсь к нему. Это привычно. До того, как он приходит, я могу сидеть где угодно, и он знает, что я сяду рядом с ним, как только он определится с местом. Негласное правило: парту выбирает он. Я подсел к нему в первый раз и делаю это каждый день. Но сегодня я отвлекся. Пропустил его приход, обернувшись к человеку, которому неожиданно понадобилось мое мнение. Я давно не разговаривал с ними. Я отвык. Я привык молчать в его компании, общаться недоприкосновениями, дыханием, короткими и неуловимыми жестами. Будто глухонемой. Но я не потерял голос, и он звучит странно и громко. Но разговор затягивает меня, я так долго молчал, что мой голос хочет говорить как можно больше. Я не заметил, как он вошел. И он это понял. Представляя себе эту ситуацию раньше, я считал, что он выберет место и расположится за пустой партой так же невозмутимо, как он делает все, что делает. Я не ожидал, что он сядет рядом со мной. В особенности если в этот момент я буду в окружении других людей. Его возникновение я почувствовал кожей. И сразу замолчал. Рядом с ним звуков во мне становится в разы меньше. Рядом с ним нужны не звуки - нужны мысли. Своим появлением на соседнем стуле он мгновенно отгородил меня от всего, мы будто остались одни. Я повернулся к нему. Резкие движения рук. Тетрадь возникает на столе с глухим стуком, пальцы роняют ручку вместо того, чтобы аккуратно положить. Он будто специально шумит, создавая вокруг себя непривычный ореол звуков, и мне открывается новая, неожиданная, колючая и обжигающая эмоция. Ревность.
КусочкиКусочки. Луч. Тьма внутри него - хищник. Она поглотила его цвет, превратив в пыльную пустоту. Тьма - болезнь. Она сделала его лицо безразличным и холодным. В тот день, когда я заглянул в его тьму, я захотел увидеть его улыбку. Его свет. Это перестало быть любопытством и превратилось в манию, в необходимость. За этот месяц мы не обменялись ни единым словом, хотя я по-прежнему сажусь рядом с ним. Я редко касаюсь его самого или его вещей, его болезнь относится враждебно к моему вторжению. Я заметил это к середине первой недели нашего соседства. Как - сам не знаю, но чем больше эта тьма поглощает моего цвета, тем прозрачнее становится он. Он сам, наоборот, совсем не против моего присутствия. Еще несколько раз я ставил его рюкзак на стол или ему на колени, и после он уже перестал оказываться на стуле. На моем стуле, теперь уже можно сказать. Когда я не успеваю записывать и тянусь - медленно - к его конспекту, он убирает пальцы с бумаги, чтобы я видел буквы. Он ведь знает, что он прозрачен. Но тревожит ли это его? Мне сложно понять. Еще одна причина, по которой я редко позволяю себе до него дотронуться. Он чувствует страх всякий раз, как его тьма поглощает мой цвет. Я не знаю сам, как я это определил. Из-за того, что чуть смялся бесцветный листок? Или из-за того, что дрогнули пальцы, которые я не могу толком разглядеть? Я научился замечать его движения. Короткий кивок головы вместо приветствия, легкий поворот шеи, когда он заинтересован, чуть склоненная набок голова, когда он сомневается. Не всегда это относится ко мне, чаще к его собственным мыслям или происходящему вокруг. Он ведь только выглядит совсем отсутствующим. Он замечает каждую снежинку, опускающуюся на оконную раму. Он замечает больше меня. А я научился замечать его. И постепенно открываю его эмоции. Страх был первым. Короткое удивление моему упорному появлению на этом месте - вторым. Робкая благодарность за то, что я все еще здесь - третьей. И следом множество других. Но ни разу - радость. Его внутренняя тьма поглощает все положительное и светлое, что найдет. И чем больше она поглощает, тем становится сильнее. Как можно ее победить? Я не знаю. Что происходит? Я думаю о нем слишком часто. Между нами, кажется, нет дружбы, нет любви, нет вражды, нет ничего, кроме одного: я знаю, что он болен, а он не отрицает и позволяет себя изучать. Я до сих пор не запомнил его имени. Но он заменил мне все другие увлечения. Друзья? Они, конечно, отличные люди. Семья? Они и так всегда рядом. Общественная деятельность, без которой я раньше не мог? Не то. Ничто больше не дает мне такой интриги, такой пищи для размышлений, такой загадки. Восхитительная головоломка, которую хочется разгадать. Перерыв, он привычно щелкает зажимом в тетради. Неслышно поднимается, я улавливаю его легкие движения, даже замечаю, как исчезает тетрадь в рюкзаке. И неожиданно говорю ему, вновь посылая воздух к его лицу: - Посмотри мне в глаза. На мгновение он замирает, мое теплое дыхание уже окрашивает его волосы в золотистый. Если сейчас он не поднимет лицо, мне придется выдохнуть снова, дать его тьме еще одну порцию цвета. Он тоже это знает. И он смотрит. Теперь я касаюсь этой тьмы. Я пробираюсь сквозь его зрачки и стараюсь заглянуть глубже, оценить, насколько она сильна и какая в ней может быть слабость. Она злится и шипит, и синие глаза вдруг окончательно чернеют. Он жмурится и резко отворачивается, ему несвойственны резкие движения. Впервые я слышу его частые вдохи и выдохи. Он напуган больше, чем всегда: тьма чувствует мою угрозу. Но он, кажется, понял, что я хотел этим сказать. И пока его лицо не покрылось бесцветной пылью, он посылает мне совсем слабый, но уверенный лучик: приподнятые уголки губ.
КусочкиКусочки. Эксперимент. Я впервые его жду. Жду, когда он появится в дверях, неожиданно и незаметно, будто из воздуха. Когда неслышно войдет и проследует к крючкам для курток. Когда выберет пустое место и сядет. Когда на соседнем стуле из ниоткуда возникнет его рюкзак, а на столе перед ним - тетрадь со сменными блоками и ручка. Я сомневаюсь, что смогу уловить его движения, но я снова хочу экспериментов. В метро я был рядом с ним. Я стоял рядом, пока мы ехали до его станции. И чем он ближе, тем меньше в нем статики. Он - живой. И его пыльная тьма меня не заразила. Неуловимое движение воздуха - он прошел прямо мимо меня. Медленно покрывается пылью выбранная им парта, и я поднимаюсь со своего места. Он заражает все вокруг своей бесцветной пустотой. А я заражу его своим цветом. Перекладываю его рюкзак к нему же на колени, наблюдая, как черный в кляксах перестает существовать, и сажусь на освободившийся стул. Молча. Он будто не делает никаких движений, а рюкзак незаметно перемещается на пол, к ножке стола. Кажется, он даже не повернулся ко мне, даже не бросил мимолетного взгляда. Я даже не удивлен. Я не успеваю за скоростным преподавателем и привычно заглядываю в записи соседа, касаясь пальцами края страницы. Вокруг моих пальцев - голубые пятнышки, цвет этого листка, и от них стремительно бегут паутинки, окрашивая его, открывая мне аккуратный почерк. Когда они добираются до его бесцветных пальцев, он вдруг отдергивает руку, оставляя лист цвету, и впервые смотрит на меня. Я тоже смотрю на него, что мне этот листок. Я шумно выдыхаю, посылая воздух к нему, будто проявитель, и на секунду вижу его удивленное настороженное лицо, светлую длинную челку и темно-синие, почти черные глаза в обрамлении золотистых ресниц. На это короткое мгновение его тьма коснулась и меня, жадно вобрала в себя цвет моего дыхания и вновь спряталась внутри него, прикрывшись сверху бесцветной пылью. И он отвернулся, выдернул листок из-под моей руки и продолжил писать.
КусочкиКусочки. Пятна. Я впервые вижу его вне стен университета. Он не изменился, такой же незаметный и серый, ускользающий от взгляда, но именно это позволило мне выделить его среди остальных людей. Неприятный? Ни капли. Но раньше я не представлял себе, что он тоже ездит в метро и точно так же покупает жетончики, проходит через турникет и спускается вниз, к вагонам. Его снова не замечают. Часто кто-то случайно задевает его плечом и оборачивается в удивлении. Не извиняются. Я стою на пару ступенек выше, разглядывая серую макушку. Разве у него серые волосы? Я не знаю даже этого. Но он весь такой. Цвет будто существует лишь отдельно от него. Даже черно-белым его нельзя назвать. Он просто существует, не изменяя этой реальности своим присутствием. Интересно, прикасающийся к нему человек тоже станет бесцветным? И что почувствуют пальцы, дотрагиваясь до него? Воздух? Или плоть? И стоит ли проверять, если есть вероятность заразиться, пусть и на время, его тьмой и пылью? Он интересен. И это неожиданное открытие, хотя я наблюдаю за ним с первого сентября. Хочется окликнуть его и поздороваться, но я не могу вспомнить имени. Хочется дотронуться до его плеча, но страшно зачерпнуть лишь воздух. Хочется экспериментов, но что-то подсказывает, что экспериментировать над живым человеком нельзя. А жив ли он? Теплая ли его кожа на ощупь? Видят ли его глаза? Тут уж невольно рисуются разные фантастические картины. Может, он инопланетянин? Биоробот? Путешественник во времени? Откуда в нем столько тьмы и пыли? Сквозняк шевелит его волосы, и я знаю это абсолютно точно, хотя он по-прежнему ускользает от взгляда. Он статичен и напоминает манекен, но я не могу разгадать положение его тела. Как он стоит? Идеально прямо, прижав руки к бокам? Или расслабленно и небрежно, спрятав ладони в карманы? Вздымается ли его грудь, когда он дышит? Он моргает? Эскалатор будто закрутился лентой Мебиуса и движется целую вечность, хотя отсюда уже видать край платформы. Разве может окончание спуска разорвать его оцепенение? Заставить его сделать шаг, а затем еще? Или сейчас, когда ступенька под ним нырнет в щель, он последует за ней и начнет свой путь заново? Но он шагнул, и я автоматически шагнул за ним. Слишком стремительно. Я не успею остановиться, я снесу его и собью с ног. Но вместо этого я осторожно обхватываю его ладонями за плечи и аккуратно обхожу. Там, где я касаюсь его, пятнами проявляется ткань темно-зеленой куртки, а задетые моим дыханием волосы отливают золотом.
Сначала приветствие. mystery12ap, рад вас видеть, чем обязан? :3
Перехожу к своим кусочкам. Я не ожидал, что это действительно будет что-то серьезное.
КусочкиКусочки. Пыль и темнота. И вот он входит в аудиторию, и я украдкой провожаю его взглядом. Он не улыбается и ни с кем не разговаривает. Он сидит один где-то позади, внимательно слушает, записывает, решает. Он не прогуливает, в журнале старосты нет ни одной энки. Он даже не болеет. Или, что более вероятно, он никогда не выздоравливает, и внутри этого хрупкого тельца просто нет места для еще одной болезни. И еще он смотрит куда-то глубоко в себя. Он всегда где-то здесь, но его никогда нет рядом. Какого цвета его глаза? Вряд ли кто-то знает, даже в разговоре он не поднимает взгляда. Он слишком поглощен своим внутренним миром, и этот мир, если судить по выражению его лица, безрадостен и безнадежен. Как звучит его голос? Он подает его на перекличке, он отвечает на семинарах, он решает у доски. Он разговаривает, когда это необходимо. Но звук его голоса неумолимо ускользает от слуха, и остаются лишь слова, словно нарисованные в воздухе, зыбко добирающиеся до твоего сознания. Как он выглядит? Его не описать. Он словно узкая полоска тени в солнечный день, которую отчетливо видно, если смотреть боковым зрением, но она совершенно исчезает, когда пытаешься рассмотреть подробнее. Остается лишь впечатление маленького и беззащитного существа. Тонкий и хрупкий, не изящный и не угловатый, не худой и не плотный. Он не сутулый, но спина его и не прямая. Он никогда не поднимает головы, но и не опускает ее. Он не держит руки в карманах и не болтает ими при ходьбе. Не семенит, но и не шагает широко. Он - тень, серый комочек пыли, незаметно передвигающийся в пространстве. Кажется, только я один и замечаю, как он приходит и уходит. А он не замечает и меня. Живет ли он в этой реальности? Или появляется здесь только тогда, когда к нему обращаются напрямую или он сам должен к кому-то обратиться? Кажется, что внутри него разлита темнота, и он плавает в ней, как в чем-то густом и тягучем, не в силах выбраться на поверхность до конца. Он может лишь высунуть голову ненадолго, и тогда с его волос, с носа и подбородка капают вязкие капельки. Он проходит к дальней стене и вешает свою куртку на крючок, между моим пуховиком и красивой дубленкой старосты. Как только его пальцы перестают касаться куртки, та будто приобретает цвет и форму. Неожиданно - куртка не черная, а темно-зеленая, с каким-то неуловимым еще более темным узором. Странно, но пока он держал ее в руках, она была совершенно неинтересной. Если же перевести взгляд снова на него, то невозможно даже сказать, как он одет. Кусочек пустоты, так странно и неестественно примостившийся за партой. Рюкзак на соседнем стуле - черный, с нарочито небрежными разноцветными кляксами. Тетрадь на его столе - со сменными блоками разных цветов, но все тускнеет каждый раз, когда он неуловимо до нее дотрагивается. Его жидкая тьма внутри и серая пыль снаружи так заразна? Как его зовут? На перекличке я вновь прослушал его имя и вновь не уловил звука его голоса, лишь полупрозрачное "здесь" чиркнулось от губ и стремительно растаяло, разошлось в пространстве, будто круги на воде. Кажется, всю пару он сидел недвижно, лишь двигались кисти рук, записывая лекцию и перелистывая страницы. А когда шум перерыва всколыхнулся по аудитории, среди тысячи звуков собираемых ручек и застегивающихся молний от него раздался лишь один - щелчок колец тетради со сменными блоками.