Кусочки. Четвертый.

[oak-house]

Кусочки

Кусочки. Луч.
Тьма внутри него - хищник. Она поглотила его цвет, превратив в пыльную пустоту. Тьма - болезнь. Она сделала его лицо безразличным и холодным. В тот день, когда я заглянул в его тьму, я захотел увидеть его улыбку. Его свет. Это перестало быть любопытством и превратилось в манию, в необходимость. За этот месяц мы не обменялись ни единым словом, хотя я по-прежнему сажусь рядом с ним. Я редко касаюсь его самого или его вещей, его болезнь относится враждебно к моему вторжению. Я заметил это к середине первой недели нашего соседства. Как - сам не знаю, но чем больше эта тьма поглощает моего цвета, тем прозрачнее становится он.
Он сам, наоборот, совсем не против моего присутствия. Еще несколько раз я ставил его рюкзак на стол или ему на колени, и после он уже перестал оказываться на стуле. На моем стуле, теперь уже можно сказать. Когда я не успеваю записывать и тянусь - медленно - к его конспекту, он убирает пальцы с бумаги, чтобы я видел буквы. Он ведь знает, что он прозрачен. Но тревожит ли это его? Мне сложно понять.
Еще одна причина, по которой я редко позволяю себе до него дотронуться. Он чувствует страх всякий раз, как его тьма поглощает мой цвет. Я не знаю сам, как я это определил. Из-за того, что чуть смялся бесцветный листок? Или из-за того, что дрогнули пальцы, которые я не могу толком разглядеть?
Я научился замечать его движения. Короткий кивок головы вместо приветствия, легкий поворот шеи, когда он заинтересован, чуть склоненная набок голова, когда он сомневается. Не всегда это относится ко мне, чаще к его собственным мыслям или происходящему вокруг. Он ведь только выглядит совсем отсутствующим. Он замечает каждую снежинку, опускающуюся на оконную раму. Он замечает больше меня. А я научился замечать его. И постепенно открываю его эмоции. Страх был первым. Короткое удивление моему упорному появлению на этом месте - вторым. Робкая благодарность за то, что я все еще здесь - третьей. И следом множество других. Но ни разу - радость. Его внутренняя тьма поглощает все положительное и светлое, что найдет. И чем больше она поглощает, тем становится сильнее. Как можно ее победить? Я не знаю.
Что происходит? Я думаю о нем слишком часто. Между нами, кажется, нет дружбы, нет любви, нет вражды, нет ничего, кроме одного: я знаю, что он болен, а он не отрицает и позволяет себя изучать. Я до сих пор не запомнил его имени. Но он заменил мне все другие увлечения. Друзья? Они, конечно, отличные люди. Семья? Они и так всегда рядом. Общественная деятельность, без которой я раньше не мог? Не то. Ничто больше не дает мне такой интриги, такой пищи для размышлений, такой загадки. Восхитительная головоломка, которую хочется разгадать.
Перерыв, он привычно щелкает зажимом в тетради. Неслышно поднимается, я улавливаю его легкие движения, даже замечаю, как исчезает тетрадь в рюкзаке. И неожиданно говорю ему, вновь посылая воздух к его лицу:
- Посмотри мне в глаза.
На мгновение он замирает, мое теплое дыхание уже окрашивает его волосы в золотистый. Если сейчас он не поднимет лицо, мне придется выдохнуть снова, дать его тьме еще одну порцию цвета. Он тоже это знает. И он смотрит.
Теперь я касаюсь этой тьмы. Я пробираюсь сквозь его зрачки и стараюсь заглянуть глубже, оценить, насколько она сильна и какая в ней может быть слабость. Она злится и шипит, и синие глаза вдруг окончательно чернеют. Он жмурится и резко отворачивается, ему несвойственны резкие движения. Впервые я слышу его частые вдохи и выдохи. Он напуган больше, чем всегда: тьма чувствует мою угрозу. Но он, кажется, понял, что я хотел этим сказать. И пока его лицо не покрылось бесцветной пылью, он посылает мне совсем слабый, но уверенный лучик: приподнятые уголки губ.